Оказалось, что в детстве ее растлил родной дедушка. Ее родители так этого и не признали, что отчасти обусловило ее разлад с ними. Когда Эмили было двадцать, у нее (возможно, как результат) возникли проблемы с алкоголем, на фоне короткого романа с болеутоляющими и ксанаксом, и она провела месяц в реабилитационной клинике. Но с тех пор она не прикасалась к веществам.
Я была потрясена – не только тем, что поведал мне Шон, но и тем, что я об этом не знала. Не это ли она имела в виду, когда говорила о “безбашенных” днях, рассказывая о татуировке? Когда мы с ней делились своими секретами, эти травматичные моменты ни разу не всплыли. Я доверила ей тайны, о которых не говорила никому и никогда. Почему Эмили не доверилась мне?
Ничто никогда не свидетельствовало о проблемах, которые описывал Шон. По мне, Эмили всегда пила очень разумно. Даже у людей, победивших свою зависимость от алкоголя, навсегда остаются проблемы с выпивкой. У Эмили их не было. Однажды, это случилось у нее дома, в пятницу после обеда, я почти принялась за третий бокал вина, и Эмили мягко напомнила мне, что мне предстоит везти Майлза домой.
Но с каждым днем становилось все очевиднее, что, если только ее не ранили или не убили, она покинула нас, имея какую-то свою цель. Эмили оказалась не тем человеком, которого знал Шон. Не тем человеком, которого знала я.
Куда она ехала на взятой в аренду машине, направляющейся на запад? С кем собиралась встретиться? С кем-то из ее прошлого? С кем-то, кого встретила недавно? Какая-то темная тайна, которую ей надо разрешить, какое-то незавершенное дело?
Я читаю роман Патриции Хайсмит, который Эмили не дочитала перед тем, как исчезнуть. Это роман о человеке, который пытается убить своего зятя в Риме и Венеции, потому что его дочь покончила с собой и он обвиняет в этом зятя. Никто не знает, почему молодая женщина лишила себя жизни, хотя ее муж высказывает некоторые предположения – бессмысленные. Что-то насчет ее любви к сексу или ненависти к сексу и того, что она слишком романтична, чтобы жить в реальном мире. Я плохо формулирую, но в книге были моменты, когда даже я, знающая о невиновности скорбящего мужа, не осуждала тестя за пестование затаенного гнева. Я задавала себе вопрос, не является ли эта книга посланием от Эмили, намеком, что она планирует убить себя, и никто даже не будет знать, почему.
В таком случае мы можем только ждать, когда найдут тело. В романе Хайсмит убийца-тесть все время ждет, что тело зятя выбросит на берег канала. Молодая жена покончила с собой в ванне. Были тело и кровь – никто не задавал вопросов “что произошло”. Но в случае с Эмили одни загадки вели к другим, еще более многочисленным, и вопросы громоздились на вопросы.
Я все время думаю о Шоне. Я крашусь и надеваю самые свои сексуальные вещи (стараюсь, чтобы это не слишком бросалось в глаза), когда знаю, что он зайдет за Ники. Я всегда предлагаю забрать Ники из школы, в теории – чтобы Шон мог поработать, но на самом деле – чтобы у меня был предлог увидеть его. Мне так нравятся его обаяние, его внимание, его легкий естественный смех. У меня всегда была слабость к мужчинам, которые красиво улыбаются.
Шон начал чаще оставаться на ужин. Я узнала, какая еда ему нравится. Главным образом стейки и жаркое. Как-никак он британец. Я научилась готовить мясо так, как ему нравится. Хорошо прожаривать. Майлз был на седьмом небе, когда я прекратила пичкать его вегетарианской едой.
Когда я ела красное мясо – впервые с тех пор, как погибли Крис и Дэвис, – то поразилась (и немного разочаровалась в себе), насколько до сих пор люблю этот насыщенный солоноватый сочный вкус с оттенком крови. И теперь этот восхитительный вкус ассоциируется у меня с пребыванием рядом с Шоном. Мы как вампиры из телесериалов, когда бессмертные, с клыками и безупречными телами, они движутся перед камерой через весь экран, чтобы заняться сексом.
Я прекратила есть мясо по личным и этическим причинам, но я едва ли могу ставить себе в заслугу этичность по отношению к животным, когда я так неэтично веду себя по отношению к людям: хочу переспать с мужем моей лучшей подруги.
Я бы никогда не смогла написать об этом в блоге. Никогда. Мамы меня не простят. Им нужно думать обо мне как о любящей матери, которая никогда не причинит вред живому ради себя самой, но которая не столь жестока, чтобы не готовить бургеры, если детки их так любят. Некоторые разочаруются, если я перестану быть вегетарианкой. И они никогда в жизни не простят мне, если однажды вечером я лягу спать, полная сексуальных грез о муже моей подруги. Они поймут, какая я мерзкая личность, и извергнут огненную бурю яростных, полных ненависти постов, которые я заслужила. И когда они выпустят в меня весь заряд своего гнева, то прекратят читать мой блог.
За ужином мы с Шоном часто пьем вино. Я начала покупать хорошее вино – лучшее, какое могу себе позволить, потому что вино придает всему элегантность и расслабленность. Если бы я когда-либо усомнилась в словах Шона о том, что у Эмили имелись проблемы с алкоголем, то все, что мне надо было бы сделать, – это наблюдать, как именно он смотрит на меня каждый раз, когда я пью. Я отпиваю понемногу и стараюсь, чтобы мой второй бокал оставался недопитым. Неужели я бессознательно хочу дать ему понять, что жить со мной лучше, чем с Эмили?
Обычно Шон остается, чтобы помочь мне убрать. В кухне душно и жарко, окна запотели, скрыв нас от внешнего мира, создав приватное пространство, где мы чувствуем себя в безопасности и одни: выключены и защищены от всех и от всего. Я и представить себе не могла, насколько эротичным может быть мытье посуды.