Простая услуга - Страница 28

К оглавлению

28

– В машине было мясо? Они хоть заехали в “Смокхауз”?

– Мясо?

Именно в ту минуту я и стала вегетарианкой.

Коп спросил, есть ли кто-нибудь – член семьи, близкий друг, – кому я могу позвонить. Офицер Такая-то или Сякая-то (не помню имени) может побыть со мной, пока не приедет кто-нибудь из родни. Он указал на машину на подъездной дорожке. В машине на пассажирском сиденье сидела женщина в полицейской фуражке.

Я держала на руках Майлза, тот начал плакать. Офицер с жалостью взглянул на него. Бедный пацан, только что потерял папу. Я сказала:

– Нет, спасибо, поезжайте. Все в порядке. Я позвоню своей матери.

Ничто не было в порядке, и моя мать пять лет как умерла. Мне просто хотелось, чтобы они убрались из моего дома.

То, что именно я отправила ребят за мясом для барбекю, было бы слишком для кого угодно, чтобы жить с этим – и оставаться в своем уме.

После отбытия полицейских я долго пыталась успокоить Майлза, который плакал до икоты, хоть и не понимал, что произошло. Я была так занята с ним, что мне некогда было сходить в туалет. Мамы маленьких детей учатся откладывать или игнорировать свои базовые потребности.

Мы с Майлзом легли в мою кровать. Майлз задремал, и я выскользнула в ванную, оставив дверь открытой, чтобы услышать, если он проснется.

К зеркалу в ванной был приклеен пластырями лист бумаги. Пластыри сидели вкривь и вкось, и все выглядело каким-то психозом. Примерно так серийные убийцы из криминальных передач декорируют свои логова.

Это был почерк Дэвиса – за исключением того, что Дэвис обычно писал, как и все, что он делал, аккуратно и опрятно. А эту записку Дэвис мог бы написать, если бы принял наркотики. Торопливо. Не заботясь. Зло. Небрежно. Мне пришлось прочитать ее несколько раз – не только потому, что ее трудно было расшифровать, но и потому, что я все еще пребывала в состоянии шока.

Записка гласила: “Меня тошнит от всего этого вранья”.

На раковине была фотография: мы с Крисом болтаем на заднем дворе. Улыбаемся. Дэвис согнул фотографию посредине, и неровный разрыв отделил меня от моего единокровного брата.

Я поняла, что это записка самоубийцы или что кто-нибудь может истолковать ее именно так. Я сожгла записку в кухонной раковине. Я не хотела, чтобы кто-нибудь думал, что Дэвис покончил с собой. С практической точки зрения, нам надо было решить вопрос со страховкой. От него зависело, как мы с Майлзом отныне будем жить. Майлзу не нужно знать. Маме Дэвиса не нужно знать. Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал, мне это было не нужно.

Видимо, на какой-то миг я вырубилась. Следующее, что я помню, – это что я сижу на полу в ванной. И ударилась головой о край раковины.

Прижимая тряпку ко лбу, чтобы остановить кровь, я услышала, как Майлз плачет в спальне. Увидев меня с окровавленным лицом, он зашелся в крике.

Я подумала: плачь, мой дорогой мальчик, плачь. У тебя есть повод бояться.

Твоя мать – чудовище.

19
Стефани

Я понимала, что имел в виду Дэвис. Понимала, что он имел в виду, говоря о вранье.

Мы с Крисом любили друг друга с того самого дня, как он вошел в дом моей матери. Не было минуты, когда мы не знали бы, что делаем что-то неправильное, и не было минуты, когда мы не думали бы, что наша любовная связь предопределена судьбой. Или когда мы по-настоящему верили бы, что она приближается к концу. Мы клялись, обещали друг другу остановиться. Потом Крис звонил или заезжал, и все начиналось сначала.

Когда я поступила в колледж, Крис покинул Мэдисон и снял квартирку недалеко от моего общежития. Он был плотник, и плотник хороший, так что без труда мог найти работу где угодно. После занятий я отправлялась к нему и ждала, когда он вернется домой. Мы проводили остаток дня и ранний вечер в его постели – просто матрас на полу холодной комнаты; зимнее солнце Новой Англии садилось рано, и свет становился сначала угольно-черным, потом синим. Мы были счастливы вместе, обнаженная кожа на обнаженной коже. Мы были друг для друга и наркотиком, и дилерами.

Кто-нибудь спросит, почему мы не могли расстаться и вести себя благопристойно, почему не могли покончить с этим и двигаться дальше. Им я могу ответить лишь, что с ними, значит, никогда не происходило ничего подобного. Наша связь длилась – с перерывами – многие годы. Совершенное безумие. Была пара месяцев, когда я возбуждалась, только поглядев на свадебное фото мамы и папы. Насколько это ненормально? Избавят от этого в какой-нибудь группе “12 шагов”? Может, есть такая группа – для переживших все, что случилось в моей жизни. А не что мне надо было бы сделать.

Мы с Крисом были согласны: это неправильно. Нездорово. Мы делаем плохо людям, делаем плохо самим себе. Мы обрывали нашу связь – и держались, сколько могли.

Когда я встретила Дэвиса, у нас с Крисом как раз длился период, когда мы по-настоящему сдерживали наше обещание. Дэвис был приятный парень – пока не начнешь противоречить ему насчет цвета краски или куда поставить диван. Каким надежным, благоразумным и великодушным он был! Он заботился о планете, о будущем. Он хотел семью, дом. Он был таким горячим, таким искренним. Казалось, Дэвис жил в ярком сияющем мире, где люди совершают правильные поступки и не занимаются любовью со своими сводными братьями.

Я даже могла представить себе – почти представить, – как Дэвис прощает меня, если я расскажу ему правду о Крисе. Если предположить, что наша связь закончилась. Но я не рассказала Дэвису. И связь не закончилась.

Было бы подозрительно не познакомить его со сводным братом. И Дэвис знал историю – часть истории – о том, как мы с мамой узнали про папину другую семью.

28