Простая услуга - Страница 61

Я правильно тревожилась насчет трудностей разлуки с Ники и – как оказалось – уверенности в том, что Шон будет придерживаться нашего плана. Мне и в голову не приходило, что Шон способен трахаться с рыбой. Я не думала, что Стефани проследит весь мой путь вплоть до дома моей матери.

Жизнь полна неожиданностей.

Я привезла книги. Полное собрание сочинений Диккенса, “Серенаду” Кейна. Какой-то роман Хайсмит – не помню, чтобы я его читала, или, может быть, читала и забыла. Я купила достаточно еды, чтобы продержаться какое-то время, и новый CD-плеер. Я могла слушать свою любимую музыку, а не кошмарных визгливых британцев Шона времен его юности.

В домике не было интернета. К счастью.

Я предприняла некоторые усилия, чтобы замести следы. Я останавливалась в магазинчиках на автозаправках, где, по моей мысли, отсутствовали новейшие камеры видеонаблюдения. И все же, когда меня начали искать, выследить меня можно было бы без особого труда. Видимо, меня искали не слишком ревностно, как бы полицейские ни изображали бурную деятельность и что бы ни говорили Шону.

Я не знала, как обстоят дела, до самого последнего момента. В домике на озере не было ни интернета, ни телевидения.

*** * ***

Я и не предполагала, что в наш план окажется вовлечена моя сестра. Теперь, думая о произошедшем, я понимаю: сестра была необходима, чтобы план сработал. Она была нужна мне, как бывала нужна мне всегда, даже когда я пыталась избежать ее, отвергнуть или игнорировать. Мне с самого начала следовало понять, что Эвелин – часть плана. Я не хотела, чтобы события развивались так, как они развивались.

Я должна была знать. Мы с сестрой всегда знали то или иное друг о друге, не будучи в состоянии объяснить или понять, откуда мы это знаем.

По дороге в Мичиган у меня было достаточно времени, чтобы подумать. Иногда я думала, как порядочный человек, которым хотела быть. Иногда я думала, как коварный маньяк, которым на самом деле была. Я провела ночь в мотеле в Сандаски. В “Мотел Сикс”, где заплатила наличными.

Я добралась до домика на следующий день. Мамин “бьюик” восемьдесят восьмого года стоял на подъездной дорожке. Как бы я хотела, чтобы это оказалась просто машина! Но это была та машина, в которой мы в детстве столько раз чудом избежали гибели. После того как у матери временно изъяли права за вождение в нетрезвом виде, машина оставалась в гараже. Бернис иногда брала ее, чтобы сохранить на ходу, но вынужденная отставка спасла машину от щербин и вмятин, которые наверняка наставила бы ей мать. Я сказала себе, что теперь это машина Эвелин, но от этого мне стало только хуже. Потому что я осознала, что довольно скоро – слишком скоро – эта машина может стать моей. Но что мне с ней делать? Моя сестра умрет, а я буду в другой стране мультимиллионершей, которой ни для чего не нужен побитый мамин “бьюик”.

Дверь домика оказалась заперта. Я постучала. Никто не ответил. Никто не закрепил порванный экран на веранде, и я перелезла через перила. В доме пахло так, словно в нем кто-то умер. В детстве, если такое случалось, мы с Эвелин пугали друг друга, что в стене замурован мертвец. Эдгар По был нашим любимым писателем.

Обычно у стены оказывалась дохлая летучая мышь. Все летучие мыши теперь дохли. Деннис Найлон сделал взнос в фонд исследования болезней летучих мышей, чтобы запустить наш Бэтгёрл-стиль. Это была моя идея. И, как теперь пришло мне в голову, именно этим я и занималась на работе: спасала жизнь умершим летучим мышам.

Господи, как я ненавидела бывать одной в этом доме. Неужели Эвелин передумала? Хоть бы она была здесь. И не мертвая.

На кухонном столе я увидела бутылку апельсинового энергетика, упаковку печенья с маршмеллоу и картофельные чипсы, которые Эвелин ела, когда бывала под кайфом – в такие дни она ела все время.

– Эвелин?

– Я здесь.

Я вбежала в комнату, где она спала, когда становилось холодно спать на веранде. Годами мы делили одну комнату, потому что так здорово было болтать, рассказывать истории и пугать друг друга. Потом годами спорили, какая комната наша. Наконец мы пришли к соглашению, кто где будет спать: первая стадия нашей сепарации.

Я открыла дверь.

Видеть своего двойника – всегда потрясение. Это как смотреть в зеркало – но гораздо, гораздо причудливее. Самое странное теперь было, что мы выглядели настолько одинаково – и настолько по-разному. Волосы Эвелин были всклокочены, словно какая-то мелкая зверушка устроила в них гнездо. Лицо неравномерно одутловатое, кожа прозрачно-голубоватая, как обрат. Когда она улыбнулась мне, я заметила, что у нее не хватает переднего зуба. На Эвелин было несколько свитеров, один поверх другого. Она свернулась под одеялами – и все-таки мерзла.

Эвелин выглядела чудовищно. Я любила ее. Всегда любила и всегда буду любить.

Сила этой любви стерла все. Годы ссор и беспокойства. Безумные полуночные звонки, попытки разыскать сестру, реабилитационные клиники, разочарования и ужас. Все обиды, безысходность и страхи без следа сожгло счастье быть с ней в одной комнате. Счастье от того, что она жива. Как я могла забыть самого важного человека в моей жизни? Я никого не любила так, как свою сестру. Никого, кроме Ники. Было почти непереносимо больно оттого, что моя сестра его не знает. Что Ники не знает ее. И, может быть, никогда не узнает.

Я подбежала, обняла Эвелин. Сказала:

– Тебе нужно помыться.

– О, начальство явилось. – Эвелин выволокла себя из кровати. – Что мне нужно – так это порция бурбона, пиво и две таблетки викодина.

– Ты под кайфом. – Я присела на край кровати.