Простая услуга - Страница 63

Эвелин слегка похрапывала: полуумиротворенное, наполненное алкогольными парами похрапывание. Она дышала равномерно и поверхностно, время от времени икая во сне.

Многие годы все чувства, которые я испытывала к своей сестре, сводились к страху. Я словно готовилась, репетировала. Я все думала о нашем детстве и о ее словах – что я помогла бы ей, будь она смертельно больна. Я старалась не зацикливаться на том факте, что ее смерть – то, что нужно для исполнения нашего безумного плана.

Проснулась я уже утром. Мне понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, где я. Я вытянула руку, ища Эвелин. Похлопала по кровати. Эвелин не было.

Я побежала на кухню. Эвелин уже проснулась; она сидела в гостиной и грызла печенье.

– Ты хоть представляешь себе, как ты храпишь? – спросила она. – Ты всегда была шумнее. Ладно. Хорошая новость, плохая новость. Самое интересное – она и такая, и такая. Хорошая новость: я передумала. Я решила жить. Плохая новость: я передумала и решила жить.

Моим первым чувством была чистая радость. Моя сестра останется жива! Я помещу ее в клинику, на этот раз – правильную. Я все устрою как следует. Я познакомлю с ней Шона и Ники. Шон, это твоя свояченица. Ники, это твоя тетя.

– Как же я рада. – Я обняла ее.

Эвелин не размыкала руки дольше, чем я.

Тогда-то у меня и возникло чувство, которого я до сих пор не могу объяснить. Я была как будто, почти как будто, разочарована. Меня обманули. Ники больше всего, чуть не до истерики, огорчался, когда ждал чего-то, когда у него в голове все уже было распланировано. Он представлял себе сценарий целиком. Он уже практически проживал его. А ничего не случилось.

Вот это я сейчас и испытала по поводу смерти своей сестры. Я представила себе сюжет целиком, что я сделаю и скажу, даже что почувствую. Я все продумала.

А теперь ничего не будет.

Не надо было мне говорить ей про схему со страховкой. Мы сестры, в конце концов. Она бы ввязалась в это, просто чтобы подшутить надо мной, с нее сталось бы. Она знала как. Она моя сестра.

– У меня предложение, – сказала я.

– У тебя всегда есть предложение.

И тут словно заговорил кто-то другой, а я просто слушала. Кто-то, кто хотел того же, что и я, но не боялся говорить об этом. Этот другой человек сказал:

– Давай устроим последнюю основательную попойку перед тем, как завяжем навсегда. Ты и я. Сестры. Как в добрые старые времена.

Эвелин иронически улыбнулась мне. Да, я любила ее, но щербатый рот сестры выглядел скверно. Если она останется жива, мне придется заняться и ее зубами.

– В последний раз, – сказала я. – Давай оторвемся как следует. И навсегда изгоним из себя этого демона.

– Вот это предложение, – сказала моя сестра.

Когда я подумала, что сестра зовет меня, чтобы я облегчила ее последние часы (а не чтобы обнаружить, отчасти благодаря мне, резон жить дальше), я прихватила с собой три дизайнерские бутылки мескаля.

Я нашла две рюмки, кружевные от паутины и в пятнышках от мышиного помета. Прошлой ночью я спускала воду в туалете, не задумываясь, но – как и прошлым летом, когда мы приезжали сюда с Шоном – меня поразил тот факт, что водопровод функционирует и есть электричество. Неужели мать – в смысле, Бернис – оплачивала счета и нанимала кого-то, кто не давал трубам замерзнуть? Я промыла стаканчики.

– Давай сядем на кухне, – предложила я.

Кухня была полна привидений. Я правильно думала, что в домике водятся призраки. Бабушка и дедушка, папа и мать – все они присутствовали на кухне, наблюдая, как мы с Эвелин наливаем себе по рюмке и пьем в восемь часов утра. Если это не плохое поведение, то что тогда плохое поведение? Эвелин была счастлива, что у нее в руках рюмка чего-нибудь – все равно чего, – и едва ли заметила, что себе я наливаю всего каплю. Или, может быть, она думала как близнец: чем меньше ей, тем больше мне!

После четырех или пяти рюмок Эвелин сказала:

– Ты помнишь что-нибудь из времени до того, как мы родились?

Так я поняла, что моя сестра на пути к опьянению. Она часто задавала мне этот вопрос, когда напивалась. Забывала, что уже спрашивала об этом.

Я сказала, что не помню. Она сказала, что помнит, как ее пинали.

– У-упс. – Она выдала утомленно-подвывающий звук. – Поговорим о чем-нибудь более приятном?

– Какие у тебя таблетки? – спросила я.

– Желтые, оранжевые и белые.

– Давай примем, – предложила я. – По штучке. И все. Не больше.

– Ты меня просто вынуждаешь, – пожаловалась Эвелин. – Доктор, я не виновата! Это все моя сестра придумала.

Я пошла за ней в спальню. Эвелин всегда ходила слегка враскачку и запинаясь. Она взволнованно помедлила перед выстроившимися на шкафу пузырьками с таблетками, словно фармацевт или как бармен с амбициями миксолога. Наконец решилась и вытряхнула из пузырька две бледно-желтые таблетки, одну из которых дала мне, а вторую оставила себе.

– Я свою приберегу, – сказала я.

– А я свою приму сейчас. Если не возражаешь.

– Действуй.

– Лучше отнесу моих малюток на кухню. Меньше гулять туда-обратно. Обеспечим сохранность.

Я могла остановить свою сестру, но не остановила. В конце концов, это одно и то же: я не убивала ее, но я не остановила ее.

Эвелин выстроила пузырьки на кухонном столе в ряд и сказала:

– Вообще, мне не стоит… – Сестра помолчала, словно давая этой мысли время окатить ее и отхлынуть. – Моя схема приема лекарств. – Она открыла первый пузырек и вытряхнула леденцово-голубую таблетку в форме сердечка.

Сестра смягчилась, стала даже сентиментальной. Через какое-то время у меня возникло ощущение, что на самом деле она говорит не со мной. Эвелин коротала время, ждала. Она уже была в пути.