Простая услуга - Страница 66

К оглавлению

66

– Я никогда тебе этого не прощу. Ты очень пожалеешь.

– Это угроза? – спросил Шон.

– Может быть. Кстати, об угрозах. Не смей говорить Стефани, что я жива и что ты меня видел. Последнее, чего мне хочется, – это чтобы вы обсуждали меня и пытались разобраться в моих намерениях. Вы со Стефани недостаточно сообразительны.

Я встала и вышла.

Я ненавидела Шона даже больше, чем ненавидела Стефани. Несмотря на ее гордость своими темными секретами, несмотря на свой глупый блог, Стефани была таким простым созданием, что я не могла винить ее в произошедшем. Она напоминала мне спаниеля, плывущего против течения. Или не слишком яркого ребенка, который просто хочет заводить друзей и нравиться людям.

Шон был другим. Он был единственным человеком, за исключением моей сестры, которого я хоть немного, но подпустила к себе. Единственным человеком, которому я доверяла. Не считая Ники.

Шон предал меня. Это я и имела в виду, когда говорила, что он пожалеет.

Часть третья

34
Шон

Я боялся свою жену. Такого нельзя допускать человеку в моем бизнесе, человеку в любом бизнесе – вообще любому человеку. Я знал, что Эмили – это проблема. Что и было частью ее привлекательности. Что бы вы сделали, если женщина на третьем свидании приглашает вас посмотреть “Подглядывающего”? Что бы вы подумали, если за пять лет брака она ни разу не позволила вам встретиться с ее матерью? Не показала вам ни одной своей детской фотографии и отказывалась сообщать вам о своем детстве хоть что-нибудь помимо того факта, что ее мать пила и имела обыкновение называть ее дурой?

Вы пасуете, отступаете. Вы понемногу поддаетесь. Вы теряете силы и не восполняете их. Самсон и Далила, Давид и Вирсавия. В Библии полно таких историй. О чем Библия умалчивает, так это о том, сколь великолепен секс с такими женщинами.

Я влюбился в Эмили и женился на ней, зная о ней не слишком много. У меня имелись иллюзии на ее счет: она так плакала перед толпой на благотворительном вечере Денниса Найлона! Трудно было поверить, что человек, рыдавший при мысли о женщинах, не имеющих питьевой воды, и человек, укравший кольцо моей матери, – один и тот же человек. Гораздо позже Эмили призналась, что плакала не о бедных женщинах, а потому, что на том благотворительном вечере ей пришлось иметь дело с огромным числом ЧП и истериками Денниса. Прекрасная женщина, плакавшая от сострадания… этой женщины не существовало.

Мне следовало оставить Эмили, как только самолет, на котором мы прилетели из Англии, приземлился в аэропорту. В самом начале нашего брака, после медового месяца. Можно было аннулировать брак. Сослаться на то, что произошло, когда я попросил вернуть кольцо матери, а Эмили в ответ пригрозила разрушить мою жизнь. Мне следовало сказать ей, что я совершил ошибку. Вместо этого мы занялись любовью в уборной самолета – и таким образом скрепили сделку. Я любил Эмили. Любил ее безбашенность, ее решительность, ее бунтарскую жилку. Эти качества чем-то восхищали меня, я не хотел это потерять.

Ничто не могло остановить Эмили на пути к тому, чего ей хотелось. И я начал испытывать болезненное удовольствие от этого ощущения – уступить и согласиться выполнить ее желание.

Известие о беременности Эмили привело меня в восторг. Но я не мог отделаться от суеверного страха, что что-то может быть не так – не физически, а психологически не так – с ребенком, зачатым в уборной бизнес-класса линии “Вирджин Атлантик”.

Ники получился замечательный. Но Эмили едва не умерла во время родов. Не знаю, известно ли ей об этом. Врачи говорили не так много и обиняками. Я прочитал это по их лицам, когда они вошли в палату, где рожала Эмили, – в палату, декорированную под комфортабельную гостиную, как будто это могло уменьшить боль Эмили.

Что-то в жене после этого изменилось. Она обожала Ники, но отдалилась от меня. Она как будто полюбила своего младенца и разлюбила (если вообще когда-нибудь любила) своего мужа. Ребята на работе жаловались на подобное; в основном они ворчали, что с появлением детей не стало секса. Но с Эмили было по-другому. У нас был секс, хороший секс. Недоставало другого: тепла, нежности, уважения.

Я всегда немного удивлялся, когда приходил после работы домой, а Эмили все еще оказывалась там. Может быть, она оставалась со мной лишь потому, что я был отцом Ники. Не сказать, что я сделал большой вклад в генетику. Ники был похож на нее, он унаследовал красоту Эмили. Но одним он походил на меня: он был мягче Эмили. Я любил его. Втроем мы были семьей, маленькой семьей. Я бы сделал все, чтобы защитить нас, чтобы сделать нашу жизнь лучше. Все, что Эмили захочет.

Я говорил себе: мне нравится, что она не из тех женщин, кто вечно болтает о своих чувствах и желает знать, что чувствуешь ты. Эмили давала мне право на личные мысли. Но что-то в Эмили было… слишком скрытное, я бы сказал. Даже в поистине хорошие дни, когда я был не на работе, мы все вместе выбирались на машине в какое-нибудь веселое место и развлекались, я бросал на нее взгляд – и видел что-то в ее глазах, что-то беспокойное, хуже, чем беспокойное: панику птицы, случайно влетевшей в дом. Не совсем то выражение, которое хочется видеть на лице жены.

Когда мы с Эмили встретились, я перешел от клевых ребят в университете к ребятам-коллегам на Уолл-стрит, определенно не таким клевым, хотя они и считали себя таковыми. Эти гениальные идиоты умели делать только что-то одно. Они знали, как делать деньги. Но то, что я с Эмили, доказывало: во мне еще осталось что-то клевое. Я был женат на самой красивой, самой классной девчонке. Она постоянно подначивала меня, рисковала, приглашала быть ее партнером по нарушению правопорядка.

66