Простая услуга - Страница 68

К оглавлению

Подождал.

Пришел ответ: “Ужин?”

То и дело нажимая не на те кнопки, я напечатал: “Где?”

“Дорсодуро”.

Ресторан, в котором я сделал Эмили предложение.

Моя жена была жива.

*** * ***

“Дорсодуро” был выбором Эмили.

Я предпочел увидеть в этом утверждение. Романтический жест. Она все еще любит меня. Мы все еще вместе. Муж и жена. Все еще можно уладить.

Едва я увидел Эмили, идущую ко мне через ресторанный зал, то понял, что не полюблю больше никого, сколько бы ни прожил. Такая яркая, лощеная, элегантная. Такая сексуальная. Люди всегда оборачивались ей вслед. Эмили обладала особой энергетикой. Что-то менялось в атмосфере, когда она входила в помещение. Одна или с мужчиной, которому повезло быть с ней. Когда в комнату входила Стефани, невольно казалось, что она тут с каким-нибудь жалким типом, который опоздал или не смог найти место на парковке. Или что она назначила свидание с парнем, а он собирается ее продинамить.

Я не хотел думать о Стефани. Она была последним человеком, о котором я хотел думать.

Увидеть Эмили снова было как сон, чудесный счастливый сон, сон, который наверняка хотят увидеть все, сон, исполнения которого мы жаждем. Сон, в котором умершие возлюбленные не умирают.

Эмили выглядела потрясающе. Как ей удалось все это время сохранять свой черный костюм от Денниса Найлона в безупречном состоянии? Пожалуй, она была красивее, чем в моих воспоминаниях или чем когда мы поцеловались на прощание в аэропорту.

Она была гончая по сравнению со Стефани – повизгивающим спаниелем. “Мерседесом” по сравнению с “хёндаи”-Стефани. Стефани основательно прожаривала стейки, но с Эмили мне никогда не бывало скучно.

Я поднялся было, чтобы обнять ее, но взгляд Эмили заморозил меня в неловкой позе, полустоя. Я моментально понял, что это не счастливый сон о воскресшей возлюбленной. Я бы сказал, что он вот-вот превратится в разновидность кошмара.

– Не вставай, – сказала Эмили.

Метрдотель отодвинул ей стул, мы подождали, пока не останется никого в пределах слышимости, и только потом заговорили.

– Я думал, что ты умерла. – Это было все, на что меня хватило.

– Очевидно, что ты ошибся.

– Мне жаль. Мне правда жаль.

– Ты не поверил мне, – сказала Эмили. – Ты мне не доверял.

– Тогда кто умер? Чье это было тело? На ком было мамино кольцо?

– Тебе не нужно знать. Если я скажу, ты все разболтаешь Стефани.

– Это удар ниже пояса, Эмили. Это нечестно.

– Ты что, не читаешь ее идиотский блог? Все о вашей здоровой счастливой смешанной семье? И как Стефани утешает бедного маленького Ники, который трагически потерял свою маму?

– Мне и в голову не приходило читать ее блог. Я не… Я бы не…

– А следовало бы, – заметила Эмили. – Он весьма информативен, поверь мне.

– Мне жаль. Я не могу выразить словами, как мне жаль.

– Не надо. Прошу тебя, не надо.

Именно в этот момент нам следовало подняться и уйти. Путь из этой точки вел только вниз. И все же я продолжал надеяться.

Эмили сказала, что голодна. Мы сделали заказ. Деньги на ветер. Мы оба были не в состоянии есть.

Я сказал Эмили, что Стефани для меня ничего не значит. Никогда не значила. Она как бесплатная няня. И услужливая. Может быть, мне не стоило говорить “услужливая”.

Эмили дернулась, потом села очень прямо. Я различил, что она качает головой. Ее неумолимое безжалостное “нет”. Я начал говорить, что она единственная, всегда будет единственной для меня. Что мне жаль. Она зевнула.

Слишком поздно. Я оказался дураком. Как тайно или не тайно, всегда считала моя жена. Она сказала, что никогда не простит меня. Сказала, что я очень пожалею.

Очень пожалею.

Эмили угрожала мне. Но что она могла сделать? Еще один глупый вопрос. Эмили могла сделать все что угодно. Она обвиняла меня в том, что я ее недооцениваю. Но это была громадная ошибка с ее стороны.

Эмили встала и вышла.

Подошел официант, встал рядом со мной. Мы смотрели, как она уходит.

– В самом аду нет фурии страшнее… – процитировал он. – Шекспир был прав на этот счет.

– Пошел ты, – сказал я. – Это не Шекспир.

Официант пожал плечами. Он-то тут при чем? Немного погодя он прислал другого официанта, со счетом. Я доел отбивную – полусырую, отвратительную; у меня разыгрался волчий голод. Я оставил официанту большие чаевые в качестве извинения. Почему нет? Я весь вечер извинялся.

Я успел на последний поезд, уходящий с Центрального вокзала.

Я прошел прямо в комнату Ники и обнял его, хотя он спал. Я не разбудил его. Я не знаю, что сделал бы, войди Стефани в комнату и попытайся сказать мне, как снова уложить моего сына спать. Начни она инструктировать меня этим вызывающим раздражение, приторным голосом Мамы-Кэпа.

Я прошел к себе, лег рядом со Стефани и отвернулся от нее. Я не хотел касаться ее и не хотел, чтобы она касалась меня.

– Тяжелый день?

– Ты и половины не знаешь, – ответил я.

Я не двигался, пока не услышал, как Стефани мягко похрапывает и производит глоткой эти словно резиновые щелчки, которые начинали меня бесить.

Я поднялся и перешел на диван в гостиной. Я не спал всю ночь.

*** * ***

Худшие черты характера Стефани передались мне. Ее паранойя. Тревога коровы, которую гонят на скотобойню. Кто мог подумать, что такие вещи окажутся заразными?

Я не мог избавиться от ощущения, что Эмили где-то там, в темноте. Наблюдает за домом. Знает, что Стефани здесь.

Сколько времени прошло с того дня, когда Стефани спросила, уверен ли я, что Эмили мертва? Конечно, я был уверен, что она мертва. Стефани сказала: она опасается, что Эмили жива. А я ей не поверил.