– Я говорю абсолютную правду о том, что ты проделывал у меня на глазах, – объявила Стефани.
И к своему ужасу я понял: она верит в то, что говорит. Понятия не имею, как она себя убедила, но – убедила. Мы рассчитали неверно с самого начала, вручив нашу судьбу в руки женщине, у которой нет мыслей – одни только чувства.
– Этот номер у тебя не пройдет, – сказал я. – Я найму адвоката. Страховая компания уже ведет расследование, и на этот раз я скажу всю правду, невзирая на последствия…
Я блефовал, но что с того? Мне почти хотелось, чтобы мистер Прейджер прямо сейчас позвонил в дверь. Он увидел бы нас втроем, уловил бы настроение и все понял бы. Вычислил бы правду. Разобрался бы в том, как обстоит дело, раз и навсегда. Он слишком умен, Стефани и моя жена не смогут одурачить его. Как бы мне помогло присутствие другого мужчины. Увидь Прейджер нас сейчас всех в одной комнате, его расследование двинулось бы вперед семимильными шагами!
– Ну давай, – сказала Эмили, – найми адвоката. На моей стороне будет весь штат законников “Денниса Найлона”. Они скажут суду, что ты угрожал забрать Ники, если я не соглашусь на придуманное тобой мошенничество со страховкой. И я согласилась – из страха. Или… есть еще одна версия, с которой мы можем поработать. Мне понадобилось провести некоторое время вдали от семьи, ты запаниковал и позвонил копам. Произошло недоразумение… Так жаль! А то, что ты затребовал страховку, – просто совпадение. Нет вины, нет обвинения. Нет выплаты. Я буду счастлива остановиться на второй версии, если ты прямо сейчас уйдешь и оставишь Ники со мной.
Я не мог. Я не мог бросить своего сына, позволив моей жене – моей психически ненормальной жене – растить его. Должен был найтись другой путь. Я сказал:
– Я просто пытаюсь понять. Слушай, а мы не можем вдохнуть-выдохнуть, сбавить обороты и…
Женщины обменялись долгими взглядами. Стефани сказала:
– Мы знаем, что ты сделал с Эмили. А Эмили знает, как свидетельствовать против тебя.
– Ну прошу тебя, – нетерпеливо сказала Эмили, – все всё знают. Не в этом дело.
Я боялся оставить их вот так. Оставить дела в таком положении. Но мне нужен был воздух. Только теперь я заметил, что так и не снял пальто.
– Я выйду на минуту, – сказал я. – Не могу это слышать. Но сначала я хочу увидеть Ники.
Я пошел следом за ними в детскую. Ники с Майлзом строили из лего парковочный гараж.
– Привет, парни, – сказал я. – О, вот это класс.
Мальчишки едва подняли глаза.
– Привет, пап, – сказал Ники.
– Здрасьте, – сказал Майлз.
Я поцеловал сына в его милую макушку, горе нахлынуло волной.
– Мама пришла, – буднично сказал Ники. Как будто она никуда не девалась.
– Я знаю, – сказал я. – Здорово, да?
– А моя мама там? – У Майлза был встревоженный голос. Может, он решил, что теперь его маме пришел черед исчезнуть?
Мне до дрожи хотелось, чтобы Стефани исчезла. Хотя Майлза мне было бы жалко.
– Твоя мама в гостиной, вместе с мамой Ники, – сказал я.
Я больше не чувствовал, что я дома. Мой дом был осквернен, уничтожен моей женой и ее подругой. Я не мог дать им уйти, не обратившись к той разновидности жестокости, в которой они меня обвинили. Я пошел к себе, сложил костюм, смену одежды, кое-что для путешествий, снотворное и ноутбук.
Я попрощался с женой и Стефани. Они не ответили. Кажется, они меня даже не услышали. Налили себе по бокалу белого вина и растянулись на противоположных концах дивана.
Я поехал на станцию и сел на первый же поезд, идущий в город. Прописался в “Карлайл”. Вышло гораздо дороже, чем мы могли бы себе позволить, но я сказал себе, что деньги нужны как раз для таких моментов, как этот.
Я позвонил на работу, сказался больным и провел день в постели. Вечером спустился в великолепный бар “Карлайла”, где стены расписаны Людвигом Бемельмансом. Я всегда считал это место одним из самых стильных и изысканных в Нью-Йорке.
Мне нужен был стиль, нужны роскошь и комфорт. Моя жизнь стала мрачной, одинокой и грубой. Мне не хотелось думать, насколько счастливее я был, когда верил, что Эмили умерла.
Я заказал цивилизованный коктейль мартини (больше водки, чем мартини, с еще одной оливкой) у цивилизованного официанта, и когда мартини прибыл, безупречно охлажденный, я оглядел это цивилизованное место, и после второго мартини мне стало казаться, что дело между мной и Эмили – а теперь, полагаю, и Стефани – можно уладить дружеским цивилизованным путем.
Я вернулся к себе в номер, принял две таблетки – двойную дозу от рекомендованной – и провалился в сон без сновидений.
Утром я принял душ в роскошной ванной, с очень дорогим гелем. Я благоухал, как букет цветов. Я заказал кофе в номер, щедро вознаградил официанта и оделся.
На работе я пошел прямиком в кабинет Каррингтона.
Я страшился этого разговора. Я собирался спросить, не знает ли Каррингтон какого-нибудь адвоката, который мог бы (тут мне пришлось бы быть осмотрительным) взяться за мой случай, если понадобится – по тарифу компании.
Что я скажу адвокату? Я снова не мог соображать ясно. Моя жена приготовила яичницу-болтунью из моих мозгов.
Каррингтон откинулся на спинку кресла и отъехал от стола.
– Господи боже, Шон, – сказал он. – Ты, похоже, единственный человек на земле, который не видел вот этого?
Он повернул монитор. Чтобы видеть, что там на экране, мне пришлось податься вперед и присесть перед его столом. Ужасно неудобно.
На экране была фейсбучная страница. Аватарка являла собой жену Каррингтона в саду, с охапкой ревеня. Страница Люси Каррингтон.