Простая услуга - Страница 13

Ники не расклеился только благодаря нам. Мы с Шоном работаем в команде. Ники и Майлз часто играют вместе. Я дала Шону контакты психотерапевта, к которому возила Майлза после смерти отца и дяди – Майлз тогда постоянно прятался от меня в людных местах; я не могла найти его, а он смеялся, когда я с ума сходила от волнения. Терапевт сказал, что многие дети играют в эту игру. Дети всегда проверяют нас. Так они учатся. Не надо думать, что это из-за смерти папы и дяди Майлза, хотя она, конечно, оказалась крайне травматичным событием.

Доктор сказал, что мне надо спокойно попросить Майлза перестать прятаться – и он перестанет. Он сказал, что у Майлза есть совесть. Я рада была это слышать, так же, как мне нравится нынешнее ощущение: мы с Шоном вместе делаем все, чтобы по возможности облегчить ситуацию для Ники. А это не всегда легко.

Майлз тогда прекратил прятаться, и сейчас я говорю себе, что Ники выстоит. Мы пройдем через испытания вместе.

Мы не подпускали к Ники журналистов. Его лицо ни разу не появилось на фотографиях Эмили и Шона. Он оставался у меня в те, первые, дни, когда Шон давал интервью и встречался с детективами.

Местонахождение арендованной машины так и не определили. Шон заполнил тонну бумаг, чтобы объявить Эмили пропавшей без вести, что аннулировало соглашение о найме машины. Думаю, ему помогал юрист из его компании.

Шон и я – команда. Ники – наш проект. Мы подолгу разговариваем, когда Шон привозит Ники поиграть с Майлзом и когда встречаемся возле школы. Я поддерживаю Шона и укрепляю его дух, пусть полицейские продолжают искать Эмили. Мы оба считаем, что пока слишком рано говорить Ники, что его мать мертва – или даже предполагать это. Ники спросит, когда захочет узнать, а мы будем отвечать ему, что надежда еще есть.

До тех пор, пока ее не станет.

*** * ***

До исчезновения Эмили я нечасто виделась с Шоном. Был бы жив Дэвис, мы бы, возможно, дружили семьями. Приглашали бы их на обед. Но к тому времени, как я познакомилась с Эмили, Дэвис был уже два года как мертв. Шон, казалось, всегда находился на работе или в деловых поездках, так что у нас с Эмили была часто мамская дружба.

Мне теперь трудно в это поверить, но Шон мне не особенно нравился. Он казался мне снобом, мажором из высшего британского общества, будущим хозяином Вселенной. Высокий, красивый, заносчивый, самоуверенный – совершенно не мой тип. Шон работает в международном отделе по сделкам с недвижимостью в крупной мегаинвестиционной фирме на Уолл-стрит. Хотя я до сих пор не вполне понимаю, в чем состоит его работа.

Всегда так радостно обнаружить, что кто-то оказался гораздо лучше, чем ты о нем думал. Жаль, но, чтобы открыть хорошее в Шоне, мне понадобилось исчезновение Эмили.

Она всегда на него жаловалась. Говорила, что его никогда не бывает дома, что он сгрузил на нее все заботы по уходу за ребенком, не уважает ее ум, критикует ее, заставляет ее чувствовать себя капризной и безответственной, отказывается признать, как много она делает, обесценивает ее вклад в дела семьи – не только в смысле ухода за ребенком, но и в финансовом тоже. Эмили любила читать книги, Шон любил смотреть телевизор. Иногда (и Эмили говорила это только после второго бокала вина) она думала, что Шон далеко не так умен, как ей казалось. Далеко не так умен, как ей казалось, когда они встретились.

Она говорила, что секс с Шоном великолепен. Настолько великолепен, что меняет жизнь. Эмили говорила, что по сравнению с таким сексом все остальное в жизни кажется не таким уж важным. Роковой секс был тем вторым пунктом в безупречной жизни моей лучшей подруги, которому я старалась не завидовать.

Во всяком случае, говорила Эмили, Шон не изменял ей, не пил, не играл в азартные игры, не проявлял насилия, не делал ничего, что делают по-настоящему ужасные мужья. Если честно, мне нравилось, когда Эмили ворчит насчет своего брака. Я любила Дэвиса всем сердцем, всей душой. Я все еще тоскую по нему. Но наш брак не был беспроблемным. В каждом браке есть проблемы, и взаимные обязательства вкупе со стрессом от необходимости растить маленького ребенка, конечно, не улучшают дела.

Дэвис часто заставлял меня чувствовать себя дурой, даже если я была уверена или почти уверена, что он этого не хотел. Он столько знал об архитектуре и дизайне, о стольких вещах он мог высказаться как специалист! Я дошла до того, что в магазине боялась сказать, что мне нравится то или не нравится это – от страха перед уничижительным взглядом, который Дэвис (бессознательно, я понимаю) бросал на меня, если бывал не согласен. Что происходило почти всегда. Это весьма утомляло.

Но я столько раз писала о том, что в разговоре с вдовой, если только она не в группе поддержки (я никогда не состояла в подобной группе, хотя понимаю, почему такое множество женщин находит их полезными), ни одна замужняя женщина не захочет даже упомянуть своего мужа, а не то что пожаловаться на него. Полагаю, мои собеседницы боялись, что я от этого почувствую себя хуже, потому что у меня-то нет мужа, на которого можно пожаловаться. Как будто если я услышу, как какая-нибудь женщина жалуется на храп мужа, я затоскую по Дэвису, любви всей моей жизни.

Мне не понравился наш с Шоном самый первый – лондонский – телефонный разговор, когда Эмили не пришла за Ники. Голос у Шона был не только сонный, но и раздраженный. О, прошу прощения, ваша жена пропала без вести. Простите, что разбудила. Он, кажется, не знал, кто я такая, хотя пытался вести по-британски вежливый телефонный разговор. О, Стефани, да, конечно.

Мне казалось – Шон не помнит меня, что не очень-то лестно. Я писала у себя в блоге, сколько людей (в основном, но не только – мужчин) не могут отличить одну маму от другой – может, потому, что видят только детские коляски. Когда Шон сказал, что Эмили собиралась уехать по делам на пару дней, он постарался, чтобы это прозвучало так, будто я из этих чокнутых.