Открытки были самые обычные. Цветы. Шарики. С днем рождения мою дорогую дочку. С днем рождения, дорогая дочка.
Ничего более личного, ни приписок, ни ласковых слов. Ничего, кроме обращения “Эмили” и подписи “С любовью от мамы”. Почерк – надписи всегда коричневыми чернилами и настоящим вечным пером – принадлежал другой эпохе, когда девочек оценивали по тому, как они пишут. Почерк был главным: паутинообразный, но все еще уверенный.
В верхнем левом углу каждого конверта тем же почерком значилось: “Доктор и миссис Уэнделл Нельсон”. И адрес – Блуменфилд-Хиллс, Мичиган.
Адрес родителей Эмили.
Я забрала конверт и сунула в свой туалетный столик. Я чувствовала, как важно иметь адреса, хотя не смогла бы объяснить зачем. Если кто-нибудь мог бы помочь мне разгадать загадку, кем была моя подруга, то это ее мать. Я знала, что она страдает деменцией, но помнила про ее хорошие дни. Может, удастся навестить ее в один из этих дней. У меня никогда не хватило бы духу – или времени, или свободы! – отправиться на встречу с ней. Но мне нравилось, что у меня есть ее адрес.
Обнаружилось еще кое-что. Кое-что важное. И совершенно случайно.
Однажды после обеда Шон позвонил с работы и попросил меня найти в верхнем ящике его стола бумажку, на которой он нацарапал контакты какого-то клиента. Сначала он забыл взять телефон на встречу с этим клиентом, потом забыл внести информацию о нем в список контактов. А номер парня ему нужен прямо сейчас.
Я понимала, что он еще не пришел в себя, но Шон счел свою забывчивость недопустимой небрежностью. Я утешала его, говорила: ничего страшного. Люди забывают и более важные вещи. Он же переживает такой стресс. Я не сказала: не относись к себе так строго, у тебя жена умерла. Но мы знали, что я имею в виду. Я сказала, что поищу бумажку и перезвоню ему, когда найду.
Листок – вырванный из желтого линованного блокнота – был там, где и сказал Шон, среди множества чеков и счетов, старых телефонных карточек и связки бейджиков. Я удивилась этой неразберихе. Шон ведь такой аккуратный. Но никто не совершенен. И я видела, что он может допустить небрежность, когда дело касается работы. Когда мы только-только съехались, мне часто приходилось перед ужином (аккуратно!) убирать папки и груды бумаг со стола в столовой.
Я уже почти задвинула ящик, как вдруг заметила обтянутую темно-синим бархатом коробочку, которая слегка запылилась. Футляр для драгоценностей. Я будто услышала голос, предупреждающий: “не открывай”, но тот же голос сделал соблазн непреодолимым.
Я открыла коробочку. В ней оказалось кольцо Эмили: сапфир между бриллиантами.
Я подержала его в пальцах. А потом увидела ее. Я увидела Эмили. Увидела игру бриллиантов в воздухе, как будто мы сидели у Эмили на диване и она жестикулировала, рассказывая о любимых книгах и фильмах, о Ники и Шоне, о дорогих ей вещах. Как будто мы смеялись, шутили и славили дар нашей чудесной дружбы.
Повинуясь импульсу, я поднесла кольцо к лицу. И мне показалось, что я слышу запах темных вод мичиганского озера, а под ним – слабое дуновение разложения. Смерти. Невозможно, чтобы так пахло кольцо. Но я ощущала этот запах.
Моя подруга ушла. Все, что осталось, – кольцо и наши воспоминания. Я положила кольцо назад, в бархатную коробочку, коробочку вернула в ящик, а ящик задвинула. И заплакала – горше, чем когда мы узнали, что Эмили больше нет.
Я собралась. Я позвонила Шону. Только это я и могла сделать, чтобы не развалиться. Продиктовала ему номер клиента. Шон сказал спасибо. Мне захотелось в ответ сказать, что я люблю его, но момент был неподходящий. Мне хотелось сказать ему, что я нашла кольцо Эмили, но я знала, что говорить это нельзя.
Я прекратила поиски. Не было больше ничего, что мне хотелось бы или нужно было знать.
Жизнь вошла в свою колею. Мальчики ходили в школу, Шон – на работу. Марисела приходила по средам, так что убираться мне было не нужно. Я наводила порядок в комнатах мальчиков и собирала все для рисования, когда они бывали дома. Пекла маффины и мастерила модели самолетов.
Я старалась забыть об Эмили, а если вспоминать, то только хорошее. Только что-то положительное, что-то, что может помочь. Слова мальчиков о том, будто они видели Эмили, то, что Ники пахнет, как она, и мои собственные сомнения – это просто часть нашего горя. Нашего нежелания поверить в то, что Эмили ушла от нас.
Но она действительно умерла. Шон видел отчет о вскрытии. Результаты анализа ДНК. Если в озере было не ее тело, то чье? Таких ошибок не делают даже в мичиганском городишке.
Я вычитывала в кулинарной книге рецепты: баклажаны с пармезаном, гуляш из тофу – блюда, от которых Шон и мальчики поначалу отказывались, но потом полюбили. А может, ели все это, чтобы сделать мне приятное. Но все равно – ели. Мне не хотелось, чтобы мы ели мясо каждый вечер. Я начинала чувствовать себя хорошо на кухне Эмили. Я готовила для людей, которых любила. Еда – это про существование. Еда – это жизнь. Эмили позаботилась о кухне, женила мужа и нашла подругу, которая опекала бы ее сына после того, как ее не станет.
Все шли на компромиссы. Ники прекратил свои демарши и стал со мной таким же – или почти таким же – милым, как до исчезновения матери, и мы все вчетвером развлекались по пятницам после школы. Я превратила гостевую комнату – ту самую, с туалетным столиком – в подобие кабинета и решила вернуться к ведению блога. Прошло достаточно времени, чтобы мои читательницы приняли мысль: мы с Шоном – пара.
Я могла бы многое рассказать о том, с какими проверками на прочность сталкиваешься и какие награды получаешь, когда растишь двух мальчиков вместо одного. В каких-то смыслах это проще, в других – тяжелее. До сих пор они не дрались. Я была благодарна, но все думала, не закончится ли это.