Кажется, я чувствовала себя слегка виноватой, сочиняя историю про мужа-негодяя. Не потому, что врала (кто и когда скажет, что́ в браке правда?), но я сочинила про мужа-насильника, а ведь это реальная проблема для множества женщин. Я чувствовала себя неважно, потому что выдумала все это, чтобы добиться нужного мне результата.
Но я стала как одержимая. Не успокоилась бы, пока не заставила бы Шона заплатить за измену и за то, что он разрушил наши планы на будущее. За то, что заставил меня убить мою сестру.
Я позволила Эвелин умереть, потому что ее смерть помогла бы мне и Шону. А теперь нет никакого “я и Шон”. И никогда не было. Шон впутался в это ради себя самого – даже в тот момент, когда я дала Эвелин уйти. Тогда были “я и моя сестра”, теперь – “я и мой сын”.
Я впуталась в это ради себя и Ники. Я хотела вырастить своего сына одна – без “помощи” и “поддержки” мужчины, которого я не люблю и которому не доверяю.
Придется хорошенько подумать, чтобы заставить Шона отказаться от Ники. Но я добьюсь своего. И Стефани поможет мне. Мне достаточно было только произнести слова “насилие” и “жестокость” – и она в ту же секунду отправила Шона в отставку и простила свою потерявшуюся лучшую подругу за все, что я, по ее мнению, сделала. Достаточно было навести ее на мысль, что мы придумали это вместе, хотя на самом деле я придумала все это одна и задолго до нашего слезливого воссоединения в баре.
Я изменила кое-какие детали, чтобы придать достоверности своей истории. Сказала, что Шон нервничал из-за провалов на работе, хотя на самом деле он был довольно успешным сотрудником и уже почти набрал скорость, которая была у него после вынужденной работы дома из-за моего исчезновения. Я владела навыком контролировать информацию, менять детали. Я зарабатывала на жизнь тем, что крутила правду, как веретено.
И – ах да, бедный мистер Прейджер. Он оказался пушечным мясом. Не то место, не то время, не та профессия. Он задавал слишком много вопросов – слишком много неправильных вопросов. Заткнуть его и устроить так, чтобы Стефани помогла мне избавиться от тела, означало убить одним выстрелом двух зайцев. Это решало проблему с Прейджером, а также восстанавливало и обеспечивало мне лояльность Стефани отныне и навсегда. Нет связи прочнее, чем связь между соучастниками преступления. “Тельма и Луиза”. Смешно. Если Стефани придется умереть за меня – она умрет. К счастью для Стефани, я не думаю, что это необходимо.
Дальше я позвонила Деннису Найлону. Я двигалась вверх по пищевой цепочке. Попала на саму Аделаиду, его сучку-помощницу.
– Откуда у вас этот номер? – спросила она. – Эмили Нельсон умерла, ваш звонок – шутка дурного тона. Кто бы вы ни были, знайте – Эмили умерла! То, что вы делаете, просто оскорбительно.
Я велела ей успокоиться и сообщила некоторые факты о различных кризисах Денниса, а также о времени, которое он провел в разных реабилитационных клиниках – об этом могла знать только я, Эмили. Я почти услышала, как у Аделаиды отваливается челюсть. Потом я сказала:
– Спокойно, Аделаида. Это я. Эмили. Я не умерла. Переключи меня на Денниса.
– Я знал, что ты не умерла! – возвестил Деннис. – Мой медиум говорила мне, что не может достичь тебя в ином измерении – значит, ты все еще в нашем мире.
– У тебя, должно быть, весьма уверенный в себе медиум, – заметила я.
– Лучший, какого можно купить за деньги.
– Мне надо приехать повидаться с тобой.
– Заходи на коктейль. Буду ждать.
Я нашла Денниса лежащим на диванчике у стены его огромного лофта-ателье. Он отложил роскошный альбом могольских миниатюр, поднялся и расцеловал меня в обе щеки.
Аделаида внесла на подносе два бокала для мартини, с любимым коктейлем Денниса – мескаль и сок манго. Края бокалов были припорошены мелкомолотым чили. Этот коктейль оказался гораздо вкуснее того, что я готовила себе в “Хоспитэлити сьютс”.
– Твое здоровье, – сказала я. – Вкус великолепный.
– Твое здоровье. – Деннис поднял свой бокал.
– Как хорошо вернуться.
Деннис осушил свой бокал в три глотка. Как Аделаида узнала, что ей пора появиться со вторым бокалом и забрать пустой?
– Я знал, что ты совершишь какой-нибудь подвиг, чтобы вырваться из этого брака. Но мне в голову не приходило, что ты инсценируешь собственную смерть. Все так горевали! Все, кроме меня. Я знал, что это шарада, как знал, что счастливый брак – это подлог.
– Тебе-то это откуда известно? Я и сама не знала.
– Не хочу показаться циником, но таковы большинство браков. А в твоем случае… да все знали. Кстати, кое-кто из ребят говорил, что у тебя роман на стороне, или наркотики, или вроде того, и что ты просила помочь тебе с фальшивыми документами. Не знаю, почему ты не пришла ко мне. Я бы обеспечил тебе самую лучшую “липу”. Муж-британец – это стильно, но у него ни мозгов, ни выносливости, чтобы выдерживать твой уровень, плавать с акулой вроде тебя, дорогая. Мы все знали, что он тебе надоест. Ты покончила бы с этим браком еще несколько лет назад, если бы не чудесный сын, который превратится теперь в гораздо более интересное дитя, продукт разрушенного дома…
При мысли о возможности потерять Ники меня пронзила боль.
– У меня к тебе просьба, – сказала я.
– Если тебе нужна твоя прежняя должность – ты ее получишь, – ответил Деннис. – Мы еще не наняли временного исполнителя. Жизнь в зоне военных действий стала без тебя другой.
– Да, это было бы великолепно. Но сначала мне надо… прорваться через кое-какую бумажную волокиту. Позаботиться кое о чем. Я пока не знаю наверняка, но, возможно, мне понадобится адвокат. Я знаю, у нас хорошие консультанты.