– Адвокат по бракоразводным делам? – спросил Деннис.
– Не знаю, – ответила я. – По семейным делам.
– Знаю одного классного адвоката. Когда тот псих-стриптизер подал иск против меня, адвокат прижал его к ногтю. Этот умелец в твоем распоряжении. Медиум тоже, если она тебе нужна.
– Спасибо, – сказала я, – я дам тебе знать. А пока мне нужен какой-нибудь сказочный наряд.
До сих пор не понимаю, как это получилось, но Эмили ясно дала понять: мы никогда даже упоминать не будем о мертвом страховом следователе. Наш обет молчания – потребованная Эмили подписка о неразглашении, можно сказать – начался ровно в тот момент, когда мы столкнули машину с холма.
Когда я отвезла Эмили на парковку, она велела мне ехать за ней. Какое-то время мы ехали по проселочной дороге, потом Эмили свернула к закусочной, и я – следом.
Мы заняли столик у окна, подальше от других посетителей. Эмили заказала кофе и сыр-гриль. Прекрасно. Даже великолепно. Я заказала то же самое. Я не должна была бы проголодаться после съеденных в баре картофельных “лодочек”, но я проголодалась.
Я обдумывала, как бы сказать то, что я настоятельно хотела сказать, когда Эмили произнесла:
– Этого не было.
– Прости?
– То, что сейчас было, – этого не было. Мистер Прейджер… машина… ничего этого не было.
Я поразмыслила.
– Ладно. – Это, несомненно, устраняло множество проблем. – Кто-нибудь все обнаружит. Будут последствия.
– Последствия! – Эмили закатила глаза, отчего “последствия” прозвучало как глупейшее и самое обидное слово в языке. Мы молчали, пока официантка не принесла нам заказ, и ели тоже в молчании.
Эмили, казалось, не ведала сомнений. Но я была уверена, что кто-нибудь выследит нас. Я поехала помочь подруге. А стала преступницей, человеком вне закона. Я представила себе объявление “разыскивается” со своей фотографией. Запись, которую Эмили сделала возле карусели, – ничто по сравнению с тем, что у нее было на меня теперь.
Но нам не полагалось об этом говорить.
– Этого не было, – сказала Эмили.
Мы доели, встали и вышли из закусочной.
Прошла неделя, потом еще одна неделя – и ничего не случилось, никаких последствий. Я почти хотела верить, что Эмили права.
Ничего не случилось. Никаких последствий. Может, это все просто страшный сон. Я сама все придумала.
Но теперь, когда я отвозила Майлза в школу, когда я читала своему сыну и укладывала его спать, я была уже другим человеком. Я была мамой, блогером и соучастницей убийства.
Первый тревожный звонок прозвучал, когда я заметил на подъездной дорожке две машины. Одна была машиной Стефани. Это само по себе было странно – прошла уже неделя с тех пор, как она съехала из моего дома. И хотя мы продолжали, так сказать, быть совместными опекунами, переправляя мальчиков из одного дома в другой, и хотя Стефани продолжала забирать их из школы после обеда, я не слишком часто видел ее.
Наши отношения, если их можно так назвать, были обречены с самого начала. И они никоим образом не могли пережить визит Прейджера. Сначала вероятность, а потом факт того, что Эмили жива, сделали нашу совместную жизнь невозможной. Меня бесило, что Стефани утаила от меня, что у моей жены была сестра. А Стефани обозлилась на меня… не хочу перечислять все то, из-за чего Стефани имела полное право злиться.
Что ж, я не слишком сожалел. Мне не нравилось, что Стефани всегда рядом, закармливает нас с Ники своими питательными блюдами. Как здо́рово двум парням, отцу и сыну, снова жить вдвоем, брать пиццу прямо из коробки… Вместе нам жилось просто отлично.
Я снова связался с Элисон, чтобы кто-нибудь мог подхватить Ники, когда мне надо поработать в офисе, а я не хочу, чтобы Ники оставался с Майлзом.
Так что то, что сейчас Стефани появилась у моего дома, было несколько необычно. Возможно, она приехала за какой-нибудь забытой вещью. Но кому принадлежала вторая машина? Другому страховому следователю? Прейджер не выходил на связь со мной после своего первого визита, и мне это не нравилось. Отсутствие новостей – это не всегда хорошо.
Вторая машина была старым коричневым “бьюиком” с иллинойским номером. Я не знал никого из Иллинойса, за исключением матери Эмили, да и ее я не могу сказать, чтобы знал. Мы никогда не встречались.
Может быть, это Эмили.
У меня выдался плохой день на работе. Мне трудно было сосредоточиться. Это объяснимо. Мне столько всего надо сделать.
Каррингтон, директор отдела международной недвижимости, парень, который привел меня в фирму, от которого я, как мне казалось, зависел и на которого мог рассчитывать, может быть, потому, что мы оба британцы, намекнул мне на приближение неприятностей. Самый толстый намек имел место во время ланча в баре “Ойстер”. Мы заказали по три скотча каждый и по тарелке тушеных устриц. Каррингтон сказал: он надеется, что я не выключился из игры или что я скоро вернусь в нее… Я работал усердно и, как мне казалось, хорошо справлялся. Но в день, когда я, вернувшись домой, обнаружил на подъездной дорожке две машины, я узнал, что предназначенный мне проект ушел к пареньку из Юты, которого только-только взяли на работу.
Насколько я знал, Ники должен был ночевать у Стефани, так что я купил бутылку шотландского виски, с которой намеревался свернуться калачиком перед экраном и запустить “Инспектора Морса”.
Я отпер входную дверь.
– Эй! – позвал я.
Какой-то ангел-хранитель или полезный инстинкт не дал мне выговорить имя. Спас меня.
Я прошел в гостиную. Стефани и Эмили сидели рядышком на диване. Я сказал себе: соберись, Шон, соберись.